Побочный эффект

В поисках места для парковки я медленно двигалась вдоль черной кованной ограды и неудачно-резко затормозила прямо перед входом на кладбище, чем вызвала явное неудовольствие стайки женщин в черных платках, торгующих искусственными цветами: они вскочили со своих складных стульчиков и беспокойно заквохотали, потревоженные неожиданным вмешательством в их скорбно-выгодную трудовую деятельность.

Старая церквушка с маленькой, почти игрушечной, колокольней издалека бросалась в глаза своей явной неуместностью на фоне стада разномастных автомобилей, выстроенных неровной шеренгой у кладбищенской ограды. Приглядев себе укромный уголок в тени церковного забора, я стала осторожно сдавать назад, чтобы вырулить на дорогу, не задев иномарку, выпятившую свой блестящий зад прямо поперек проезда.

Пока я, обернувшись на 180 градусов, пыталась объехать препятствие сзади, и неуверенно теребила руль, выбирая ему нужное положение, Стас хозяйским жестом постучал в лобовое стекло и, торопливо затянувшись напоследок сигаретой, рванул дверь:

- Привет, красотка. Подбросишь?

- Договорились же возле церкви, - буркнула я вместо приветствия, недовольная тем, что столь успешно завершенный мною маневр разворота оказался бесполезным.

- Я тоже рад тебя видеть, сладкая, - улыбнулся Стас, располагаясь на переднем сидении.

Меня всегда умиляла его улыбка (про себя я называла её мультяшной): у него были идеально-ровные зубы, напоминающие белые клавиши новенького пианино, и в момент улыбки на обеих щеках у него появлялись полукруглые складочки, какие обычно мультипликаторы рисуют своим героям, делая их лица симметрично-неправдоподобными.

- Ну? – спросила я пресным тоном, не глядя на Стаса. Первые десять минут я обычно истово ненавижу его за то, что не умею ему отказывать, а потому стараюсь молчать, чтобы не сорваться и не дать моей насильно заткнутой гордости взбунтоваться.

- Поругались прямо на кладбище. Она психанула и уехала. На моей машине. Всё, – весело отчитался Стас. В его голосе не было ни раздражения, ни недовольства, ни каких-либо затаенных обид или претензий, вполне ожидаемых в обоснованных в такой ситуации. Мне даже почудилось некое скрытое восторженное удивление: похоже, его восхищала провокационная и безнаказанная наглость жены.

Я вздохнула, безуспешно подавляя ревность. Нет, ей-богу, сумасшедший дом какой-то! Жена улепетывает от него прямо с кладбища, даже не почтив память покойного дедушки и не покушав яичек, заботливо сваренных с утра вкрутую, и он тут же звонит любовнице, мол, у меня тут освободился вечер, подъезжай, забери меня, я сегодня без машины, так получилось, куда? – тут не далеко, на кладбище, подъезжай, потом объясню…

- Ну и? – повторилась я, чувствуя невероятное опустошение внутри. На более распространенные фразы я была уже не способна, хотя раньше - в ответ на такое признание - у меня произошло бы целое извержение словесной лавы, которое затянуло бы его в тягучую вязкую жижу моего искреннего возмущения чужим эгоизмом и опалило бы обжигающими брызгами претензий, но… это было раньше. А сейчас кроме усталости и тяжести в душе я ничего не чувствовала. Как же я устала от этого! Боже! Дай мне сил сделать то, что я задумала!

- Не бросай так резко сцепление, машину дергает, чувствуешь? Выезжай на Каширку. Едем к тебе, – вкрадчивым голосом Стас указал мне направление движения и пункт назначения, как капитан корабля, обучающий несмышленого юнгу азам навигации. Он вообще не любил, я бы сказала, не уважал слова, предпочитая им многозначительные взгляды и решительные поступки, а потому в его речи смысл сконцентрирован обычно в глаголах повелительного наклонения. Краткость - сестра таланта, черт побери!

- Нет, не едем, - я не выдержала паузу, и фраза прозвучала слишком быстро и уверенно, словно я ждала его предложения как сигнала. Собственно, так и было: я изо дня в день на протяжении уже полугода дрессировала себя, как Павлов собаку, чтобы в ответ на его предложения отвечать твердым отказом, но еще ни разу навыки, полученные в процессе дрессировки, не применила в жизни. Сегодня в первый раз. Неужели я это сказала?

- Что-то не так? – спросил Стас тоном заботливого папаши, встречающего своего сыночка из школы с набухшим фингалом под глазом.

- Что-то не так, - покорно согласилась я.

- Что именно?

- Ой, Стас, - я абсолютно искренне поморщилась. - Ну сколько можно мусолить одно и то же.

- Ясно, опять твоя мысленная мастурбация.

- Заткнись, - вздохнула я беззлобно. – Куда тебя отвезти?

- Зачем ты тогда приехала? Сказала бы нет. Соврала бы, что занята.

- Зачем я приехала? Черт тебя возьми, ты спрашиваешь, зачем я приехала? - меня передернуло.

Он прекрасно знал, что я не могу сказать ему нет, но ему нравилось каждый раз убеждаться в своей власти надо мной и уточнять: не ослаб ли поводок у моего ошейника, не увеличился ли радиус, в пределах которого мне разрешено резвиться, и действует ли центробежная сила его обаяния на меня так же безотказно, как раньше…

- Ладно-ладно, маленький, успокойся, - примирительно сказал Стас и неловко попытался меня приобнять. Пожалел! Он меня пожалел! А вот это зря… У меня аллергия на чужую жалость.

- Ты знаешь, я не умею тебе отказывать, и каждый раз спрашиваешь, зачем я не сказала «нет»! Что за садизм такой? – жалость для меня – лучший катализатор в химической реакции скандала, я моментально загораюсь - стихийное воспламенение - и потушить меня потом крайне сложно. – Стас, ты напоминаешь ребенка, поймавшего муху в спичечный коробок. И вот играешься теперь этим коробком, трясешь его, слушаешь, проверяешь: жужжит ли? шевелится ли? Я жужжу, Стас, жужжу пока. Но я устала. Мне тесно, скучно, мало воздуха, и вообще, знаешь ли, хреново жить в будущем гробике и знать, что от тебя ничего не зависит. А ты, такой благородный, ласково так спрашиваешь: а что же ты не улета-а-аешь? И вежливо ответа ждешь. А я тебе из спичечного коробка жужжу, дожужжаться не могу: да, выпусти меня, живодер! Открой коробок! Ведь ты же мучаешь…

- Да не бросай ты так резко сцепление, когда скорости переключаешь, - строго перебил меня Стас. Я недавно получила права и сейчас активно нарабатывала себе водительский стаж, а Стас более чем комфортно чувствовал себя в роли инструктора.

- Это все, что ты можешь сказать в ответ на мою пламенную речь? – менторским тоном осведомилась я, выезжая на городскую трассу. Перекресток, на котором нужно будет принимать решение, неумолимо приближался.

- Маленький, ну что ты злишься? Я же тебя не держу, - ласково доложил Стас.

- Я заметила… Пятый звонок за один сегодняшний день. Не многовато ли для человека, решившего денек посвятить семье и побыть с женой? Не узковато ли отверстие в спичечном коробке? Через такое далеко не улетишь…

- Так получилось. Я ничего не обещал.

- А я ничего и не просила, если помнишь. Моя первая просьба за год наших отношений – оставить меня в покое.

- Целый год тебя устраивало полное отсутствие обязательств, а потом вдруг – бах! – и не устраивает. Представь себе, я оказался к этому не готов. Я был уверен, что у нас все хорошо.

- А у нас все хорошо, Стас. Просто есть проблема. Она в отношении каждого из нас к нашим отношениям, прости за каламбур. Ты смакуешь свою жизнь, а я свою - гублю. У тебя жена, ребенок, работа, любовница – полный комплект. Именно в этой последовательности. А я начала с конца. С тебя, с любовника. При таком старте значительно затрудняется вероятность приобретения первых трёх пунктов. Я это поняла, не сразу, через год, но поняла, и теперь пытаюсь выбраться из этой твоей любви как из спичечного коробка. Но я уже прилипла, я увязла в этом чувстве. И без твоей помощи мне не справиться с этим пленом. Все было замечательно, я ни о чем не жалею, Стас, ты – лучший для меня, был, есть и, возможно, будешь, но ты – твоя козырная фраза – т ы н и ч е г о н е о б е щ а л. А мне - двадцать пять и мне уже хочется найти того, кто мне пообещает хоть что-нибудь. Но пока ты будешь обрывать мой телефон и заезжать вечером ко мне домой на часок, я буду одна. Все ночи, все выходные, все праздники, все отпуски я буду одна! Ты же у нас прекрасный семьянин! Раньше мне хватало мыслей о тебе, нашего вечернего часика, и я счастливо жила одним ожиданием встречи. А теперь мне нужно больше, и это естественно. Я хочу гладить твои рубашки, готовить тебе овощи на пару, помнить про контрольную по алгебре у твоего сына и чтобы перед сном ты нежно целовал мой живот, в котором будет жить наш с тобой ребенок. Но я точно знаю, что это утопия. А время, отпущенное на поиски того, кто сможет занять твое место, уходит. Тебя устраивает каждый пункт твоей жизни, ты не хочешь ничего менять. Спасибо, что ты не скрываешь этого от меня. Не врешь про больную немощную жену и временную невозможность развода. И я хочу, чтобы ты не был эгоистом, чтобы ты подумал обо мне, и отпустил меня.

- Хорошо, я понял. Но сейчас… сегодня… я не могу просто выйти из машины и уйти. Юленька… Сладкая…. Ты могла сказать все это по телефону, но ты приехала. Я вижу тебя, я чувствую твой запах – от тебя опять пахнет медом – я могу трогать твое тело… Ты заводишь меня, я умоляю тебя, только сегодня, в последний раз, поехали к тебе.

- Стас, ты слушал меня? Ты слышал меня?

- Да, - он устало потер переносицу указательным пальцем. Обычно, в наших отношениях, этот жест в его невербалике означал, что у него неприятности, о которых он не может мне рассказать, и что вместо невнимательного секса этим вечером он бы предпочел просто прогуляться по набережной или поваляться, нежно обнявшись, на диване перед невнятно бормочущим телевизором. Что он значил в данном контексте, в данный момент, я не знала. Неужели, я достучалась до него, и он действительно меня понял, проникся и осознал? Если так, надо укрепить эффект.

- Стас, я чувствую себя пятым пальцем.

- Что? – он посмотрел на меня внимательно и обеспокоенно, как врач смотрит на пациента, больного неизвестной заразой.

- Ты никогда не обращал внимания, что у всех мультяшных героев на руках по четыре пальца? Представляешь, мультипликаторы, не сговариваясь, рисуют своим героям именно четыре пальца. Знаешь почему? Потому что пять пальцев визуально не воспринимаются, зрителю начинает казаться, что с пальцами на руках перебор, а вот четыре смотрятся в самый раз. Вот такой вот парадокс. Обман зрения. Я – твой пятый палец, Стас. Я есть, а смотрюсь лучше, когда меня нет. В твоей жизни я теоретически существую, но лучше меня не прорисовывать. Ну, по будням, вечерком, после работы, можно ещё нарисовать, пунктирчиком, и то лучше тоненько-тоненько, чтобы можно было легко стереть одним звонком твоей жены, плачущей о прокисшей солянке.

- Опять ты…

- Извини, вырвалось.

- Солянка там была не при чем. У нее были проблемы, а потом нервный срыв. Прекрати вспоминать об этом. Я и так до сих пор чувствую себя виноватым…

Никогда не забуду тот день. Мы договорились вместе переночевать, а это было целое событие, так как Стас все выходные и все ночи, как примерный семьянин, проводил дома. Мы выбрали день, продумали все до мелочей, и я целых две недели жила предвкушением его «местной командировки», выдуманной нами для его жены. Он пришел ко мне с чемоданом, в который она нагладила две сорочки и положила два сменных комплекта белья, на случай если за один день он не управится. Там же стояла пластиковая баночка с котлетами. Стас – очень обеспеченный человек, он может питаться только в лучших ресторанах, но котлеты – её коронное блюдо, и она решила, что пусть ему там, в командировке, вкусно вспоминается о доме.

Мы сидели в горячей ванне с лепестками роз, пили ледяное шампанское и целовались, нежно и многообещающе. Впереди была наша ночь. А потом по нелепым законам плохого кино позвонила его жена и истерически стала рыдать ему в фонящую трубку, что прокисла солянка, на которую завтра к ней придут друзья. Он вылез из горячей ванны и стал ходить по коридору, мокрый, голый, облепленный лепестками роз как пятнами аллергической сыпи, и успокаивал её нежно, как ребенка, и ласково ворковал ей какие-то нежности, закрывая трубку ладонью, чтобы я не слышала.

Он вернулся ко мне через двадцать минут, сел в остывшую ванну, залпом допил теплое уже шампанское и начал неистово целовать, и просить прощения, и признаваться в любви. А потом, видимо, под влиянием чувства вины, у нас случился сумасшедший горячий секс, после которого я и рукой пошевелить не могла, а он полежал десять минут, сосредоточенно глядя в потолок, одел одну из наглаженных женой сорочек, и ушел, чмокнув меня в щеку со словами: «Извини, я не могу. У неё там истерика».

Конечно, дело было не в солянке, а в каких-то более глобальных проблемах, о которых Стас многозначительно молчал, да мне и не интересно, просто тогда я впервые задумалась о том, что я выросла из этих отношений, мне в них уже тесно, а подгонять их под меня Стас никогда не согласиться, потому что ему они в самый раз.

- Хм, у нее были проблемы... Ещё бы! Прокисшая солянка кого хочешь доведет до нервного срыва… - я не хотела этого говорить, я даже так не думала. Действительно, это уже явный перебор, Юля!

- Послушай, - резко и твердо произнес Стас, - Ты никогда не услышишь от меня ничего плохого о моей жене. Я никогда не буду дружить с тобой против неё, слышишь? У меня прекрасная жена и у нас с ней прекрасный секс. Ты знала это с самого начала, и с самого начала нас обоих устраивало полное отсутствие обязательств. Я теперь – или мне это кажется? – ты упрекаешь меня за это. Тебя не устраивают больше наши встречи? Хорошо, я понял. Я не буду больше звонить…

- Удали номер моего телефона из мобильника.

- Но я…

- Удали.

- Смотри, как все символично, - Стас достал мобильный телефон, и его большой палец запрыгал по кнопкам. - Ты приехала за мной на кладбище, чтобы похоронить наши отношения. Такой сюжет прямо просится на лист. Опиши его обязательно, а я потом прочту твою версию нашего расставания в каком-нибудь женском журнале… Плавнее, Юля, плавнее отпускай сцепление.

Он помолчал и тихо подытожил: «Всё, тебя больше нет в памяти моего телефона».

- Хорошо. Спасибо, - я рассеянно кивнула. Всё идет по плану. Только бы не зареветь сейчас. Только бы не зареветь…

- Юлия, - Стас заговорил официальным тоном и это означало, что он очень нервничает. Официальный тон – его защита от дрожащего голоса и подступающих слез. – Ты одна из самых удивительных женщин, которых я встречал и с которыми встречался. У тебя практически нет недостатков. Но у тебя есть проблема. Как бы это сформулировать… Помнишь, мы ездили в пансионат, на Волгу? Ты там еще приболела, помнишь? Так вот, утром ты встала пить лекарства. Я тогда тоже проснулся и наблюдал за тобой. Ты выпила четыре разные таблетки, включая анальгин, но прежде чем это сделать, ты прочитала полностью инструкцию к каждому лекарству, даже к анальгину. И глотая таблетку, ты уже точно знала, для чего она, какое она будет иметь действие и какие возможны побочные эффекты. Вот так ты и живешь. У тебя на все есть своя инструкция. Даже на любовника. Ты знаешь, каким он должен быть, для чего он, какие действия он должен делать и какие побочные эффекты имеют такие отношения.. Я – как твое лекарство от одиночества, я нужен тебе, как нужен наш секс, наши безумно-романтичные поездки, милые подарки, ожидание встреч… Все это – основное мое действие, ну а то, о чем ты говорила, это побочные эффекты. И я теперь не понимаю одного: ты же прочла мою инструкцию, ты же знала, что они возможны. Почему же ты оказалась к ним не готова? Почему ты едешь сейчас и умоляешь себя не заплакать при мне?

Я промолчала. Мы говорим на разных языках. Или на одном, но на двух его разновидностях. И каждый из нас так коверкает свой диалект, что мысли друг друга остаются практически неопознанными. Как, знаете, бывает, находишь на приемнике какую-нибудь радиоволну, а параллельно, на той же частоте, вещает кто-то еще, и начинаешь искать чистоту приема, пытаясь избавиться от помех другого голоса. Так и мы. Мы не ищем чистоты отношений, мы избавляемся от взаимных помех.

«У него прекрасная жена и прекрасный секс», - эта фраза раздирала меня изнутри своей лаконичностью, простотой и правдивостью. Спасибо тебе, Стас, за неё. Если бы не было этой фразы, я бы, наверное, сорвалась, не выдержала и дала себе время еще побыть с тобой. Я увязла бы еще сильнее в наших отношениях и потом было бы еще больнее…

- Высади меня у какого-нибудь бара, - Стас правильно истолковал моё молчание: я – хорошая ученица и я научилась у него экономить слова, когда они уже не нужны, когда они уже ничего не решат, не исправят и не изменят. – Я отключу мобильник, в котором больше нет твоего номера, и самозабвенно напьюсь. Позорное будет зрелище, поверь мне. Домой приду под утро и моя жена, пережившая бессонную ночь, скрывая злость, уложит меня в нашу постель и будет думать, что я так близко к сердцу принял ссору с ней и нажрался от переживаний. И ей это даже польстит. Власть над другим человеком всегда льстит. Любовь – это власть. Отсутствие любви – свобода. Я хочу, чтобы ты была счастлива, Юля, милая. Я отдаю тебе твою свободу. Высади меня где-нибудь у бара…

Дальше мы ехали молча, каждый в коконе своих мыслей. Я притормозила у одинокого резного домика с яркими разноцветными фонариками, похожего на домик эльфов. На втором этаже там располагался маленький уютный бар с хорошей репутацией и заботливыми, понимающими официантами, которые позаботятся о клиенте, в каком бы состоянии он их не покидал. Я знала, что Стас имел карточку почетного гостя в этом баре, относящемся к категории элитных заведений столицы.

Мы молча сидели в машине и молча прощались. Вот он перекресток, на котором надо принимать решение. Дальше нам не по пути. Стаса ждет домик для эльфов, виски безо льда, пьяные откровения и тяжелый сон в семейном ложе, а меня – пустая субботняя дорога домой, пустая квартирка, пустая жизнь и поиски человека, который наполнит её новым смыслом. Побочные эффекты…

Наше молчание висело в межвременье, оно давило на виски, ломало суставы, оно заполняло всё пространство салона, перекрывая кислород, и хотелось проткнуть его острым криком, разорвать набухшую эту тишину спасительным шепотом, и часто надышаться бессмысленной чередой ненужных слов.

- Ну, скажи мне что-нибудь на прощание, - я не выдержала и проклинала себя за это.

Стас вздрогнул, словно мое присутствие рядом было для него неожиданностью, потом обернулся ко мне и взял мое лицо в свои ладони. Потянулся поцеловать, но остановился. Он просто смотрел на меня, он вбирал в себя, запоминал каждую мою клеточку, и в этом взгляде было все, что он мог и хотел сказать: любовь, благодарность, печаль, понимание, прощение и прощание. Этот взгляд был лучше, больше, полнее всех возможных слов, и я неожиданно для себя … улыбнулась.

Я поняла. Как у природы нет плохой погоды, так и у отношений нет побочных эффектов. Вы можете не любить дождь, но кто-то его любит, Вы можете не любить ветер, но кому-то он необходим. И там, в небесной канцелярии, кому-то очень мудрому видней, что для каждого из нас лучше сегодня: какая погода, какой человек… И бесполезны всякие прогнозы, и не нужны нелепые инструкции. Надо просто жить и учиться благодарно принимать все, что происходит в жизни: и расставания с каждым следующим человеком, и грязно-серые осенние сумерки. Ведь на смену им обязательно придет новый, любимый и единственный, человек, а на небе обязательно взойдет лохматое оранжевое солнце.

Он улыбнулся в ответ своей мультяшной улыбкой и, заботливо баюкая мое лицо в лодочках своих ладоней, тихо попросил:

- Не бросай так резко сцепление…