Зигзаг судьбы

- Многоуважаемая Лариса Васильевна, - приторным голосом, но с железными нотками произнес мой шеф, носящий не случайную фамилию Змиевский.

Так я и чувствовала! Плакал мой отпуск горючими слезами. А шеф тем временем продолжил речь:

- Как вы знаете, июль - август - время, когда работников катастрофически не хватает. И, тем не менее, в это весьма трудное для отдела время вы все-таки обращаетесь ко мне с просьбой, я бы даже сказал, требованием о предоставлении отпуска. Этот поступок весьма непродуман. А я считал вас женщиной рассудительной, разумной. Выходит, я ошибался? - Змиевский развел пухлые ладони, его маленькие глазки вопросительно уставились на меня.

- Мне, право, очень жаль, что я вас разочаровала, Павел Григорьевич, - я решила стоять насмерть, - но, во-первых, согласно утвержденному графику именно я должна идти сейчас в отпуск. Во-вторых, хочу вам напомнить, что, начиная с сентября, я уже не смогу пойти в отпуск до конца года, так как начнется инвентаризация, а следом за ней пойдут полугодовые и годовые отчеты. А вот как раз сейчас я более-менее свободна. К тому же я два месяца работала за двоих. Я устала и прошу вас пойти мне навстречу.

- Выходит, что вам сейчас нечем заняться, многоуважаемая. В таком случае, придется на вас временно возложить обязанности Геркулесовой, которая с понедельника идет отдыхать.

Змиевский уже открыл свой ежедневник, чтобы сделать пометку. У него был усталый вид, бедняга выдохся от длинного разговора с бестолковой подчиненной. Я пошла на свое место. Какая несправедливость! Во всем отделе ни у кого нет такой нагрузки, как у меня. Геркулесова, конечно, решила смыться в отпуск, убив двух зайцев: отдохнуть, пока стоит прекрасная погода, и спихнуть на меня противный отчет. Она то молодец, а я? Дура, это понятно. Рохля. К тому же, плохая мать. Дочка так надеялась на мой отпуск - распланировала, как мы будем жить в деревне. Вставать с петухами, ходить каждый день в наш лес, полный ягод и грибов, купаться в речке - она не глубокая и вода к вечеру насквозь прогревается - плывешь в ее водах как в парном молоке. Все. Всем мечтам кердык. Мама будет сидеть всеми днями на работе над чужим отчетом, на радость Змиевскому и Геркулесовой, а дочка - в четырех стенах осточертевшего общежития. А все я со своим неумением постоять за себя. Подойти сейчас к шефу, да и крякнуть ему: "В конце концов! Екрный бабай! Прекратите издеваться! Пошли вы вместе с Геркулесовой!". Я вдруг представила себе, как сразу после этих слов Змиевский вместе с Геркулесовой покорно возьмутся за руки и пойдут далеко-далеко, сливаясь с линией горизонта, и усмехнулась. Сидевшая за соседним столом Надя Архипова всплеснула руками:

- Нет, вы только посмотрите на эту простушку, - прошипела она, - ее только что физиономией в дерьмо, а она улыбается. А ну-ка, выйдем подруга в коридор.

Я поплелась за нею.

- И долго ты терпеть собираешься? - взяла она сразу быка за рога, - На тебя сели и едут, а ты молча везешь. Подумай о Галочке.

- Ну и что ты предлагаешь? Кулаком по столу?

- Вот именно! Положить на его стол заявление: увольняюсь по собственному желанию. Он ведь не дурак - понимает, что без тебя с твоей работой никто не справится. Вот увидишь: и в отпуск моментально отпустит, и премию даст, и зарплату прибавит.

- А если подпишет мое заявление?

Надька достала из кармана пачку сигарет и зажигалку:

- Еще лучше! Встанешь на биржу, отдохнешь с Галочкой лето, а работу я тебе осенью помогу найти не хуже. Чего, в самом деле, ты уцепилась за наш отдел! - она развернула меня за плечи и пихнула в спину, придавая ускорение.

Я достала из стола чистый лист бумаги и вывела в правом верхнем углу: начальнику отдела Змиевскому П.Г...

Когда мое заявление легло перед шефом, и до него дошел смысл написанного, газки его округлились. Конец света - вассалы восстали!

- Это что?.. - он ткнул жирным пальцем в бумагу.

- Я обещала дочери, что скоро мы поедем в деревню. И сдержу слово. Извольте подписать, Павел Григорьевич.

Змиевский захлопал коротенькими ресничками. Глазки его без очков были трогательно-детскими.

- Зачем же так сразу. Я понимаю, что вы устали... Хорошо, недельку отпуска...

- Нет! - осмелела я, - Останусь только при условии, что с понедельника я ухожу в отпуск на четыре недели.

- Хорошо, - кивнул шеф.

Так-то, господа присяжные-заседатели! Я развернулась на каблуках, высоко держа голову.

С мужем мы развелись за год до того, но никак не получалось с обменом старой двухкомнатной малогабаритки. Наконец, с величайшими трудностями нашли размен - бывшему мужу досталась однокомнатная, а нам с Галиной - комната в общежитии. Если приять во внимание, что двухкомнатная квартира перешла мужу от его бабушки, все справедливо.

Доченька у меня - внешне папина копия, но, слава богу, не переняла от отца ни одного из его противных качеств. Вопросительно заглянула мне в лицо и, увидев торжествующую улыбку, завизжала от радости:

- Ура! Маме дали отпуск!

До нашей деревни езды - почти два часа. Вообще то, это уже не деревня, а поселок. Место очень красивое. Причем, наш дом находится на краю деревни, сразу за ним начинается сосновый бор, переходящий в смешанный лес. В общем, ягоды можно собирать рядом с домом. Я не боюсь отпускать Галю одну в лес. Во-первых, здесь нет чужих, а, во-вторых, далеко не уйдешь, так как примерно километра через два дорогу преграждает речка под названием Черная, которая в этом месте делает огромную петлю и не пускает дальше в дремучий лес. По названию этой речки район наш называется Чернореченским. Кстати, почему нашу спокойную и чистейшую как слеза речушку назвали таким пугающим названием, неизвестно. Воздух прозрачный, напоенный ароматами хвои и трав. Места богатейшие ягодами и грибами. В общем, земной рай. И дом у нас хороший - большой, пятистенный, просторный, светлый, бревенчатый, но обшитый и изнутри и снаружи, газифицированный. Единственные неудобства - туалет на улице и вода из колонки, но летом это проблемы небольшие. У нас большой сад, разросшийся и полуодичавший, но мне он таким нравится больше. Мы с Галиной иногда вешаем между двух берез самодельный гамак, сооруженный из старенького одеяла, заваливаемся вдвоем на него с книжками и читаем до одури. Есть в саду среди кустов сирени и беседка, выкрашенная в голубой цвет, сделанная еще моим отцом незадолго до его смерти. Он, тогда уже больной человек, видимо предчувствуя, целое лето потихоньку строил ее для нас. В сентябре выкрасил, а в октябре тихо умер во сне. Беседка полуоблупилась с тех пор, но рука не поднимается ее перекрасить. А мама как обрадуется, когда приедем. Она у меня старенькая, родила меня поздно.

И вот мы с Галиной едем в стареньком ПАЗике в свою родную Половинку. Это название такое у нашей деревушки. Мне вдруг пришла в голову мысль, что выходит я - половинчанка. Может, потому и жизнь моя какая-то половинчатая - мужа нет, квартиры нет, деньги в кармане не звенят, на работе - серая мышка, на которой ездят.

Автобус высадил нас и уфыркал дальше. За год, что нас здесь не было, тут многое изменилось. Прямо рядом с дорогой практически закончено строительство четырех кирпичных трехподъездных домов - видимо, для будущих работников строящегося завода. Чуть в стороне от деревни и сам завод, его серые бетонные корпуса с проемами окон напоминают мне почему-то черепа с пустыми глазницами. Бр-р-р. С одной стороны, может и хорошо, что здесь скоро закипит жизнь. Но с другой - очень жаль, что скоро будет нарушен покой.

Дом наш оказался закрыт, я достала из-под ступеньки ключ, открыла. Где бы я ни жила, куда бы меня не забросила жизнь, только этот дом всегда будет мне родным. С его бревенчатым духом, с широкими половицами, с ситцевыми в цветочек занавесками, с самоткаными дорожками, с геранью - моя крепость от всех жизненных невзгод.

Еще была теплой картошка на плите и хлеб домашней выпечки под полотенцем. Мы с Галочкой разгрузили свои сумки. Дочке не терпелось побежать на улицу, и я не стала ее удерживать. Я пошла в свой любимый сад. Побродила между яблонь и берез, попробовала незрелые кислые вишни и уселась на скамейку в прохладной тиши беседки. Боже мой, как хорошо! Вот оно - счастье, неуловимое, ускользающее, не дающееся в руки - само приходит в такие минуты и замираешь, боясь его спугнуть.

Мама потихоньку косила траву ля козы, я издали узнала ее голубенький платочек и темно вишневую кофту. Сердце сжалось - какая она маленькая, за последние четыре года, что не стало папы, она сдала.

- Мамуля, - тихонько позвала ее. Она мгновенно обернулась, глаза блеснули от радости. Вздохи, ахи, объятия. Я несла через плечо косу и слушала деревенские новости.

- А что строители, не хулиганят здесь? - я вдруг забеспокоилась за Галю, теперь, наверное, опасно отпускать ее одну в лес.

- Нет. Ребята мирные, деревенских не обижают, не пьянствуют. Да и некогда им. Работают с утра до ночи, без выходных. Платят им, говорят, хорошо. Петька Трифонов попробовал было разнорабочим устроиться, да больше трех дней не сдюжил - не привык горбатиться.

Ужинали оладьями, которые я нажарила целую бадью, с прошлогодним черничным вареньем. Полили с дочкой грядки в огороде и пошли за деревню погулять.

- Выйду на пенсию, приеду жить сюда. Комната в общежитии останется тебе, доча. К тому времени ты уже будешь замужем, жить отдельно от меня. Добавите с мужем нашу комнату к своему жилью и обменяете на квартиру побольше, - строила я планы на будущее. Хотя, неблагодарное это занятие - планировать свое будущее. Разве я предполагала года три назад, что в 35 лет придется, как бедной студентке, жить в общаге...

- Мам, а давай жить всегда вместе, а? - прижалась ко мне Галинка. Маленькая дурочка, сейчас ей представить страшно, что когда-нибудь придет такое время, что придется расставаться с мамой.

- Давай, - согласилась я. Мы обнялись и побрели дальше.

Ночью я спала как убитая. Проснулась на рассвете, и опять на душе тихо и радостно, как не было, наверное, с прошлого лета. Надела купальник, накинула сарафан, перекинула через плечо полотенце и тихо, чтобы не разбудить дочь, вышла из дома. Во дворе мама доила Маньку, та что-то жевала и недовольно косилась наглым желтым глазом.

- Пойду, искупаюсь, - крикнула я маме. Легкость в душе передалась и телу. Со вчерашнего дня чувствовала себя двадцатилетней. Вприпрыжку сбежала по тропинке с крутого склона к речушке. Над ней еще слегка дымился утренний туман. С минуту постояла, вдыхая свежесть, скинула с мокрых от росы ног шлепки, сарафан и вошла в воду. Закрыла глаза и поплыла маленькими саженками. Потом перевернулась на спину и поплыла по течению, предаваясь мечтам.

Вдруг моя вытянутая над головой рука коснулась чего-то холодного и скользкого. Я дернулась, перевернулась и нос к носу столкнулась с неизвестным гражданином.

- Смотреть надо... - невежливо буркнул неизвестный.
- Взаимно, сэр.

Поприветствовав друг друга таким образом, мы разошлись. Когда я вернулась домой, на столе меня ожидала кружка козьего молока, накрытая большим ломтем домашнего хлеба. Я позавтракала, чиркнула Галке записку, что пошла в лес косить траву на тот случай, если она проснется раньше.

Когда возвращаюсь, время уже переваливает за полдень. Надо готовить обед, скоро вернется мама. Решаем с Галиной пожарить картошку. Я чищу и жарю картошку, она моет и режет огурцы и лук с укропом на салат. Аппетит у дочки зверский. Без обычных уговоров сметает все со своей тарелки и просит еще. После обеда Галя идет гулять на улицу, я достаю из сумки привезенную книгу и иду в сад читать ее лежа в гамаке. Вот бы так прожить всю оставшуюся жизнь.

Третий день деревенской жизни начался по вчерашнему сценарию. Я опять пошла купаться и опять столкнулась со вчерашним неприветливым типом. Правда, до прямого столкновения дело не дошло, так как я последовала его совету и смотрела в этот раз куда плыву. Поэтому мы разминулись вполне благополучно. Причем, когда мы поравнялись, я сказала ему приветливо "Доброе утро", а он буркнул нечто невразумительное. В этот раз я разглядела его внимательнее. Это был немолодой - лет под пятьдесят - дядя, с крупными чертами лица, с внушительным носом, с приличными залысинами на высоком лбу и цепким взглядом черных глаз. Видимо, гражданин со стройки. Надо мне сместить график своего купания по времени, раз я так неприятно действую на него. Зачем портить человеку настроение с утра. Что касается моего настроения, то оно осталось прекрасным после этой встречи и даже улучшилось, так меня развеселила его дикость.
После завтрака я опять косила в лесу, на обед мы с Галиной сварили борщ со щавелем, а после отправились в лес за черникой.

Вечером вышли посидеть с мамой на бревнышке. Скоро к нам присоединились соседки Фая и Рая. В детстве я очень любила такие летние посиделки в сумерках - сидела с краешку и наматывала на ус.

- Слышь, Верк, - обратилась баба Рая к моей маме, - я вот вчера на стройку ходила. Попросила хлопца одного чернявого мне дверцу в сараюшке отремонтировать. Перекосилась, зараза. А он и говорит: мне, говорит, бабуля, днем некогда, я с утречка пораньше зайду. Сказывай, говорит, какой у тебя дом. Ну, я ему так и так, мол, дом в конце улицы, узнаешь по петушку на крыше. И что ты думаешь? - она хлопнула себя по коленке, - Явился! Ни свет, ни заря, я токмо молитву отчитала, стучит, родимый, в окошко. Давай, говорит, бабка живо нструмент. Ну, я ему чемоданчик с железяками, что от Николая остался, бегом несу. Ать, два, получасу не прошло, ходит моя дверца как по маслу. Я парнишке говорю: айда, говорю, самогоночки налью. Нельзя, говорит, бабуся, сухой закон, мне начальник стройки Серегин шею свернет. Он у нас, говорит, жуть, какой строгий. Ну, думаю, беда, придется раскошелиться. Сколько, говорю, милок, за свою работу просишь. А нисколько, говорит. Я молотком заместо зарядки потюкал. Так и не взял ничего, грех сказать. Вишь ты, какие сознательные еще есть, хоть и беспартейцы.

Среди ночи ко мне на кровать перебралась Галя. Видно, сон приснился страшный. Я прижала к себе худенькое тельце дочери, погладила ее по голове, похлопала по попе, и мы сладко уснули в обнимку.

Утром встала по привычке рано. Решила идти купаться чуть позже, чтобы не столкнуться с угрюмым. Когда пришла к речке, он сидел на берегу.

- Утро доброе, - улыбнулась я ему, не обращая внимания на жесткость во взгляде.
- Что-то вы припозднились. Я заждался, - буркнул он.
Я опешила.
- Ну, в чем дело? - он опять недовольно взглянул на меня, - Поплыли.

Поплыли, так поплыли. Я скинула сарафан, шлепки и вошла в воду. Мы плыли молча рядом. Внезапно мне в голову пришла мысль и я спросила:

- А вы, случайно, не Серегин?

И вот мы с Галиной чинно маршируем на экскурсию. Нас пригласил сам Серегин. Это вам не фунди-мунди. Не каждый удостаивается такой чести.

Он, похоже, ждал. Потому что, даже не взглянув на часы, заявил:
- Какая точность. С немцами в родстве не состоите?
- Нет, - удивилась дочка.
- Это я в Берлине целый год строил один объект. Так там, если человек сказал, что он подойдет к стольки-то часам, то можно быть абсолютно уверенным, что минута в минуту он будет.
Увлеченного своим делом человека видно сразу. Серегин водил нас по пустынным гулким корпусам будущего завода и рассказывал, рассказывал. Как будто прорвало человека.
- Ну, как, понравилось? - спросил он нас, когда мы, наконец, вышли на улицу из последнего здания.
- Да! - ответили мы.
- Что-нибудь поняли?
- В общих чертах. А скажите, товарищ Серегин... - я запнулась.
- Дмитрий Ильич, - подсказал он.
- ...Дмитрий Ильич, а какой урон нашей местности нанесет завод?
- А вы, мадам, случаем не в партии зеленых состоите?
- Я состою в числе жителей нашей деревни, то есть поселка.
- Вопрос не ко мне. Мое дело построить, - он нетерпеливо смотрит на часы, давая этим, по-видимому, нам знать, что мы отвлекаем его от важных дел.
- Спасибо. Было очень интересно, - я беру Галю за руку, и мы уходим.

Вернувшись из леса с полной литровой банкой пахучих ягод земляники, я насыпаю себе и маме полные миски. Мы посыпаем ягоды сахаром, заливаем молоком и едим ложками. Сразу вспоминается детство - это было верхом блаженства, вот так есть ягоды с молоком и сахаром.
- Мам, если я тебе сейчас не нужна, хочу сходить на кладбище, к папе. Галю не возьму, она боится покойников.
- Сходи, конечно. Вася обрадуется...

И вот я с букетиком васильков и ромашек, с куском пирога в пакете иду на наше деревенское кладбище. Вокруг растут березы, ягоды невиданных размеров, но никто их не собирает. Папина могила ухожена, мама высадила здесь ноготки и бархотки. Вхожу за ограду, сажусь рядом с могилой на очень низенькую скамеечку и долго смотрю на папину фотографию.
- Ваш отец? - раздался негромкий голос сзади.
Обернувшись, увидела Серегина.
- Вы похожи. А мне скоро уезжать. Вряд ли когда вернусь сюда, вот и решил оглядеться. А то кроме стройки и не видел здесь ничего. Не мешаю?
- Нет. Я собственно уже собиралась уходить.
- Тогда пойдемте вместе. Покажите мне ваши любимые места.

Мы долго гуляли по лесу, по полю. Я рассказывала и показывала, где раньше стояла мельница, где был ток и колхозные амбары, где мы школьниками любили зимой кататься с горы прямо на замерзшую речку с обрыва, и как однажды лед проломился и мы, три сопливых первоклассницы, чуть не ушли под лед.

Серегин терпеливо слушает весь этот вздор, иногда чуть улыбается. Взгляд внимательный, как будто я ему рассказываю бог весть что.
- Дочка у вас славная, - неожиданно улыбается он, и улыбка совершенно преображает его, - Всю жизнь мечтал о дочке.

Когда мы наконец расстаемся, он неожиданно целует мне руку.
- До завтра, - улыбается Дмитрий Ильич.

...Строчу на старенькой машинке "Зингер", шью себе летнюю юбку. Когда сегодня разбирала мамин сундук, наткнулась на очень симпатичный отрез ситца. Конфетка получилась, а не юбочка. Из оставшихся отрезков я еще соорудила себе и дочке по косыночке. Примерила обнову перед зеркалом. Выгляжу лет на 25. Вообще замечаю, что за последние дни молодею на глазах. Решила, что пойду завтра утром купаться в новой юбке, и тут же устыдилась этой мысли.
- Для кого решила нарядиться, девушка? - спросила сама себя, - Уж не для Дмитрия ли Ильича? Стыдитесь. Вам не 25. А у него, конечно же, есть семья и наверняка уже взрослые дети. И на юбочку вашу ему глубоко плевать.

Что ж, плевать, так плевать. Пойду купаться в сарафане. Но купаться назавтра не получилось. Проснулась я от шума дождя. Все небо затянуто серым, никакого намека на просвет, сеет мелкий дождь, падает на листья, траву, стучит по скамейке под окном. Дождик, конечно, очень нужен, но радоваться ему не получалось. Что бы этому дождику не начаться хотя бы часиков после восьми. Ничего не поделаешь. Раз такое дело, будем печь сегодня пироги. Больше ничего не остается.

Такой же мелкий противный дождь лупил по грешной земле и на следующее утро. Я с досады показала в окно небу кулак. Небо усмехнулось и показало мне в ответ большую фигу. Тогда я решила обратиться к нему по-хорошему и попросила его учтиво: нельзя ли, мол, чтобы хотя бы завтра была хорошая погода.
- То-то же, - сказало небо, - так бы сразу. А то некоторые кулаками грозят.

И погода наконец установилась чудно-прекрасная. Я в сарафане и маминых галошах (землю то развезло) пошлепала на речку.
Серегин сидел на бревне, курил, увидев меня, кивнул, бросил недокуренную сигарету.
- Поплыли?
- Поплыли.

...У доченьки моей навязчивая идея: она уже второй день грезит о шоколадном торте. А в деревне нашей шоколадных тортов не бывает. В продмаге слипшиеся пряники и отмокшие вафли - верх деликатеса. Поэтому решила съездить в райцентр. Вот уже минуть десять стою на остановке, жду автобус. Около меня вдруг притормаживает серая Волга, дверца распахивается и господин Серегин собственной персоной как всегда не тратя лишних слов кивком приглашает меня в машину. Сажусь.
- Мне в райцентр, - спохватываюсь я. Он кивает. Я замолкаю, не мешаю человеку думать его важные думы. В райцентр долетели мгновенно. Я прошу Серегина высадить меня возле гастронома, но он, не обращая на мои слова никакого внимания, везет меня дальше и притормаживает возле кафе.
- Время обедать, - он как всегда лаконичен, - Прошу.

Прикинув свою наличность с расчетом сэкономленных на автобусе средств, заказываю что подешевле - котлету с гречкой и какао. Он делает заказ куда солидней. Едим молча.
- Почему вы все время молчите? - неожиданно спрашивает он.
- Не мешаю вам думать - прямо отвечаю я.
- Такая деликатность делает вам честь, - на его лице усмешка, - Расскажите что-нибудь.
- Я рассказчик не очень.
- Тогда расскажите что за дела привели вас сюда. Если это не секрет.
- Какой там секрет. Просто Гале очень захотелось шоколадный торт. Я, кстати сказать, и сама большая любительница сладкого.
- Очень хорошо. У меня тут дело небольшое, так что я могу вас и обратно подвезти. Вам тридцати минут хватит?
- И даже меньше.
- Ну и отлично. Встречаемся возле гастронома. И уберите кошелек - я вас пригласил.
- Надо было мне заказать обед пошикарнее, - смеюсь я.

Через 25 минут с круглой коробкой, сквозь прозрачную крышку которой просматривались шоколадные вензеля, и пакетом с грушами в другой стою около гастронома. Из-за угла выскочила Волга. Вдруг в голову пришла мысль - как это здорово ехать в прекрасной машине рядом с надежным человеком, домой, к дочке и маме, с шоколадным тортом. Что еще надо для счастья? Больше ничего.

- Завтра утром не ждите меня на речке, - прервал молчание мой спутник, - По делам мне необходимо съездить на несколько дней в Москву.
- Хорошо, - ответила я, хотя подумала, что хорошего в этом, пожалуй, мало.
- Но сегодня вечером я свободен, - продолжил он, - Вечернее купание не менее приятно и полезно. Не так ли?
- Не так, - согласилась я и тут же поправилась, - То есть, да, конечно. К 22.00 придете?
Я впервые назначала свидание мужчине, в молодости все было наоборот.
- Буду ровно в 22 часа.
- Как немцы, - усмехаюсь я.

Оставшийся день прошел как во сне. Я думала только о вечере. Мне было уже совершенно ясно, что наши купания - это не просто совместные омовения. Что будет дальше? Неизвестно. Скорее всего, скоро нить прервется, как бывает очень часто. И я только иногда буду вспоминать этого внешне колючего человека, к которому меня почему-то потянуло. А пока мы еще идем параллельно. Пока все в моих руках.

С восьми вечера стала готовиться к свиданию. Как знать, может быть, это наша последняя встреча. Если он задержится в Москве больше, чем на две недели, то я уеду в город, не дождавшись его. Я надела поверх купальника открытую блузу бирюзового цвета, которая оттеняет мои глаза. Надела новую юбку и даже навела легкий макияж - голубые тени, несмывающуюся тушь, неяркую помаду. Слегка изменила прическу. Дочке и маме сказала, что пойду навестить мою бывшую одноклассницу Ольгу Липкину. Чтобы не искали меня, если я вдруг задержусь (мечтать не вредно, вредно не мечтать!).

И вот я как пятнадцатилетняя девчонка, таясь, задами огородов крадусь к речке, к "нашему" месту. Вижу его издали, и сердце мое радостно подпрыгивает. Господи, что это со мной? Чего я себе нафантазировала, люди добрые? А всего то: человек пригласил меня поплавать вместе, чтобы ему не было скучно. "Спокойнее, Лариса Васильевна, спокойнее", - сказала я себе и вышла из тени деревьев. Но скажите, как можно быть спокойной, когда видишь, как глаза человека радостно загораются при твоем появлении, как лицо, не привыкшее к улыбкам, не в силах удержать рвущуюся наружу радость.
- Добрый вечер, Дмитрий Ильич!
- Добрый. Поплыли?

Потом мы долго сидели на нагретых за день бревнах на берегу. И я понимала, что никогда не забуду этот вечер.
- Мы познакомились с моей будущей женой, когда нам было по двадцать, - тихо заговорил он, - Сразу поженились и прожили целый год очень счастливо. А потом она заболела. Сначала стали плохо слушаться руки, потом ноги. Обратились к врачам и после нескольких месяцев походов по больницам, бесконечных анализов и консультаций у разных медицинских светил ей поставили страшный диагноз - рассеянный склероз. Еще через год она уже не вставала с инвалидного кресла. Но все равно я ее очень любил. Так мы прожили двадцать семь лет. Мне часто приходилось уезжать по работе. Она оставалась с домработницей. Но я каждый день звонил ей и при малейшей возможности мчался из любой точки. Три года назад она умерла. Жизнь остановилась. Я не понимал, зачем мне надо оставаться в этом пустом и бессмысленном мире. Я очень хотел к ней. Мой друг силой заставил пройти меня курс психотерапии и кое-как я вернулся к прежнему образу жизни, к работе. Но суета меня стала раздражать, и я выбрал эту стройку подальше. Решил построить последний в своей жизни объект и уйти от дел, прожить остаток жизни где-нибудь в глуши. Не предполагал тогда, что встречу здесь тебя и жизнь снова обретет смысл.

Он вгляделся в темноте в мое лицо.
- Мне надо съездить в Москву. Я приеду, и мы все решим, да?
Я кивнула. Слезы мешали говорить. Он обнял меня, прижал к себе...

...Утром я по привычке проснулась рано, хотя спать легла только под утро. Можно было бы поспать подольше, на речку я сегодня не пойду, что мне там делать без него, но спать не хотелось. Я смотрела на танцующие в потоках света, льющегося из окна, пылинки. Какие все же иногда коленца выкидывает судьба.

Никогда ничего подобного я не испытывала к мужчине, ведь нельзя же считать любовью то притяжение молодых тел, что было у нас с бывшим мужем и что очень скоро испарилось под гнетом быта. А сейчас вся моя сущность была пропитана этим человеком, и если бы вдруг его не стало, то, наверное, не стало бы и меня.

Накануне мы весь день шкурили беседку, и теперь она стояла жалкая.
- Ничего, голубушка, - успокоила я ее, - сейчас ты у нас станешь красавицей. - И я приступила к работе.
Краска ровно ложилась на дерево. Работать было приятно. Я водила кисточкой, напевая себе под нос, и думала о своем. Сегодня приедет Серегин. Я это точно знала. Чувствовала. Вот выкрашу беседку и приведу себя в порядок, а то не дай бог застанет меня в таком виде и подумает: а на фига мне такая замарашка в заляпанном трико. Я засмеялась, так развеселила меня эта мысль.

- Я вижу, без меня тут не скучают!
Я нос к носу столкнулась с ним. В руке он держал чахленький букетик моих любимых ромашек. Как он здесь оказался? Через забор перепрыгнул, что ли?

Он садится на скамейку в еще не выкрашенном углу беседки. Послушно сажусь рядом. Мир опять стал цветным, наполнился запахами, звуками, солнцем. Он, щурясь, смотрит на меня. Мы улыбаемся друг другу молча с добрую минуту.
- Получил заказ на строительство в Алжире, - наконец произносит он, - Уже подписан договор. Я не был, но думаю, что условия для жизни там не из лучших. Должно быть, жара, пыль, бытовые неудобства, москиты. Поедешь со мной?
- После такой рекламы не могу отказаться, - смеюсь я. - Мы с Галкой согласны!