Сокровища старого профессора

Мы не были с ним дружны, хотя и работали в одной фирме. Два года назад, когда Игорь Егоров появился в нашем офисе, сразу стал подбивать под меня клинья. Парень он внешне привлекательный, поэтому я заняла выжидательную позицию: прежде чем ответить на ухаживания, надо же узнать, что он за человек. Но ему ждать не хотелось, и уже спустя несколько дней новичок потерял ко мне всякий интерес. В течение первых двух месяцев он соблазнил нескольких поддавшихся его чарам сотрудниц, после чего стал искать пассию на стороне. У меня сложилось впечатление, что ему важен не столько секс (о чувствах речь, разумеется, не шла), сколько пополнение своей «коллекции». Подозреваю, что даже имелся блокнот, в котором он после очередной победы обновлял свой список: сто вторая, двести двадцать четвертая…

Мы с Игорем работали в разных отделах, поэтому почти не общались. Пересечемся иногда в коридоре, кивнем друг другу равнодушно — вот и все общение.

В конце июля я заболела ангиной. Сильно заболела: участковый терапевт сразу дал мне больничный на неделю, а потом продлил еще на одну. Конечно, коллеги мне часто звонили, справлялись о самочувствии, желали скорейшего выздоровления. Лиза Синицына даже проведала пару раз. Но можете представить себе мое удивление, когда с визитом вдруг явился Егоров! Мама была в ванной, поэтому дверь я открыла сама.

— Привет… — сказал нежданный гость и присвистнул. — Неважно выглядишь.

Я так растерялась, что даже не сразу ответила на приветствие. Во-первых, не ожидала его прихода, а, во-вторых… Ничего себе комплименты прямо с порога! По большому счету Игорь был прав, выглядела я действительно не очень: с немытыми волосами, ненакрашенная, на шее компресс... Но, по-моему, совсем не обязательно озвучивать это!

— Вот, это тебе, — спохватился Егоров и протянул мне пакет с виноградом.

Как ни велико было искушение закрыть дверь перед носом коллеги, пришлось пригласить в квартиру. Не из-за винограда, конечно (тем более я этот сорт терпеть не могу), а из-за воспитания. По этой же причине к себе в комнату гостя не повела, хотя очень хотелось лечь (температура уже спала, но слабость была ужасная), а проводила в гостиную. Сама села в кресло, укрывшись пледом, чтобы спрятать выглядывающий из-под халата край ночной рубашки, и махнула рукой в сторону дивана: «Присаживайся».

Но Игорь и не подумал сесть. Он ходил по комнате и, совершенно не стесняясь, внимательно разглядывал все вокруг. Снова присвистнув — то ли восторженно, то ли завистливо, — выдал:

— Классная у тебя хата!

— Классная, но не у меня. Я здесь с родителями и младшим братом живу.

— Понятненько. А кто у нас родители?

— Мама — домохозяйка, а папа — врач.

— Ага! Стоматолог?

Его беспардонные вопросы начали меня утомлять, но гостю хамить нельзя — это аксиома. Поэтому терпеливо объяснила:

— Он хирург в районной поликлинике.

— Да... Нехило у нас живут районные врачи! — в третий раз присвистнул Игорь. Я разозлилась, но все еще миролюбиво посоветовала:

— Не свисти, а то денег не будет.

Тут вышла из ванной мама. Увидев Игоря, разулыбалась.

— Здравствуйте. Верочка, познакомь меня с твоим другом!

— Это Игорь, мой сослуживец, — сделала я отчетливое ударение на последнем слове, чтобы она не вздумала кормить Егорова обедом или поить чаем...

Но у мамы тоже «издержки» воспитания.

— Пришли проведать нашу болящую? Замечательно! А я как чувствовала, что у нас сегодня гости будут, — пирожков с утра напекла... Игорь, вам чаю или кофе?

— Кофе. Только не растворимый, пожалуйста. Я растворимый принципиально не пью. И чай в пакетиках — тоже.

Вот нахал! Приперся без приглашения да еще и привередничает! Тоже мне, принц крови нашелся!

— Сейчас принесу, — пообещала мама.

— Разрешите, я вам помогу, — галантно предложил Егоров.

Он ушел вслед за мамой на кухню, а, вернувшись спустя несколько минут с подносом, продолжил прерванную тему:

— Все-таки хата у вас — полный отпад! «Сталинка», в самом центре. Четыре комнаты... (Ты смотри, и двери комнат успел посчитать!) – Откуда такая?

Я с трудом поборола искушение сказать: «от верблюда» и пояснила: «От деда осталась. Он у меня профессором был».

— Ну правильно, — кивнул Егоров, — настоящая профессура именно так и живет. А у меня дед тоже профессором был, только... м-м-м… — он пожевал губами, словно подбирая нужное слово, — липовым.

— Научное звание нечестным путем получил? — ахнула я.

— Нет. С этим как раз все тип-топ — и звание, и научные труды, и Госпремии — все по-честному. Только ненормальный он был. Прикинь, ему в конце семидесятых, когда он за какую-то секретную разработку орден получил, квартиру давали, так этот му… чокнутый отказался! Сказал: «Отдайте очередникам, а мне одному и этой жилплощади хватает». А все его хоромы — тридцать квадратов в двухэтажной развалюхе сорок восьмого года. По времени постройки вроде бы «сталинка», а на деле — барак бараком.

— Погоди, а почему одному? Это же твой дед, значит, и жена, и дети должны быть…

— Никогда не было ни детей, ни же­ны — он на своей физике был повернут. А я ему не родной внук, а внучатый племянник. Полгода назад дед в ящик сыграл, мне наследство оставил. В принципе, логично, что мне: с моей матерью — его племянницей — они друг друга терпеть не могли. А я деду звонил регулярно, иногда даже забегал по-родственному. Только наследство-то — курам на смех. Прикинь, этот старый козел даже не додумался свою каморку приватизировать. Сейчас цены на недвижимость сама знаешь какие. Даже за дедову халупу можно было двадцать, а то и тридцать тыщ штук баксов получить. А теперь квартира государству, а мне — дырка от бублика.

Игорь вдруг отставил чашку с недопитым кофе и пружинисто поднялся. Подошел к книжным шкафам, пробежался взглядом по корешкам книг.

— Я вижу ты этот, как его… книгоман?

— Библиофил, — поправила я. — У нас в семье все любят книги. Это, — кивнула на книжные шкафы, — только треть библиотеки, остальные книги — в папином кабинете. Большую часть еще дедушка собрал, ну и мы теперь по мере сил и возможностей пополняем…

— Слышь, Терехина… Мне мой дед типа все свое движимое имущество оставил. А того имущества… — Игорь презрительно скривился, — после бомжа и то больше остается. Мебель — старье, хлам, еле соседу для дачи за две тысячи рублей спихнул. Думал, бабла нормально оставил, ведь зарабатывал при «совке» дай боже, опять же премии, гонорары за книги и статьи в иностранных журналах… Нашел я его сберкнижку — та еще сумма… Даже в приличном кабаке разок зависнуть и то не хватит!

— Может, твой дедушка спрятал свои сбережения где-нибудь дома? — предположила я. — Старики, как правило, не очень доверяют банкам. Верно?

— Вот-вот, я тоже так подумал...

Поэтому в дедовой хате такой шмон учинил — ментам и не снилось! Но ни фига не нашел — наверняка, все бабки при жизни спустил! Дед-то мой путешествовать любил — видно, все, что получал, на свои вояжи сразу и тратил. Ну я бы мог еще понять, если бы он за бугор отдыхать ездил, а то рюкзак возьмет — и вперед... по диким степям Забайкалья... Мать говорила, что дед весь Советский Союз вдоль и поперек исходил... Ну скажи, не дебил?

Но чем больше я слушала Егорова, тем больше мне нравился его дед-бессребреник. А вот самого внучатого племянника так и подмывало стукнуть чем-нибудь тяжелым! Или хотя бы избавиться побыстрей от его общества.

Рискуя показаться невежливой, прозрачно намекнула: «Игорь, ты извини, я себя паршиво чувствую, лечь хочу…»

— Я, собственно, чего к тебе пришел… То есть пришел я, конечно, чтобы проведать, привет от коллектива передать. Ну и заодно спросить... Ты не хочешь библиотеку моего деда прикупить?

— Он оставил тебе книги?

— Угу… Научную литературу институтской библиотеке завещал, а мне — макулатуру разную… — Увидев недоумение на моем лице, быстро поправился: — То есть книжки хорошие, однако по-настоящему ценных нет. Ни одного раритета. Я ведь букиниста приглашал для оценки — он сказал, что может взять все за три сотни долларов. Я обещал подумать... А тут мне на работе кто-то проболтался, что ты тоже книгами интересуешься, вот и решил предложить...

— Спасибо. Как только поправлюсь, обязательно приеду, — пообещала я. — Может, и отберу что-нибудь…

— Нет. В розницу я не торгую. Если хочешь — все оптом забирай, а потом что нужно — оставишь, что не нужно — выбросишь. Так и быть, тебе по дружбе всего за двести баксов отдам.

«Все ты врешь! — со злостью подумала я. — Никакой дружбы между нами не было, нет и никогда не будет. И букинист, наверняка, предложил за профессорские книги не триста долларов, а сотню, в лучшем случае — сто пятьдесят. Вот и хочешь на мне хоть полтинник заработать. С другой стороны, двести долларов — сумма не слишком большая, и если книги действительно стоящие, тогда есть смысл…»

— Хорошо, как только смогу…

— А у тебя температура есть?

— Нет, а что?

— Так давай сейчас и съездим. Это в трех кварталах от тебя. Я на машине — мигом сгоняем туда и обратно.

Я согласилась. И знаете почему? Потому что вдруг почувствовала, что ужасно не хочу, чтобы книги «чокнутого» профессора попали в бездушные руки букиниста. А у меня им будет хорошо.

Квартира дедушки Игоря оказалась точь-в-точь такой, как тот мне ее описал. В крошечной кухоньке стояла аккуратная, но убогая мебель образца семидесятых, в пустой двадцатиметровой комнате — выцветшие ситцевые занавески и засохший фикус на подоконнике. И самодельные книжные полки на узкой торцевой стене.

Полки были пусты (книги неопрятной кучей были свалены прямо на пол).

Я присела возле них на корточки. Майн Рид, Сервантес, Джек Лондон, Вальтер Скотт, Каверин, Грин, Жюль Верн... Как будто эти книги собирал не взрослый человек, а подросток, чью голову кружил ветер дальних странствий.

«Скажи мне, что ты читаешь, и я скажу, кто ты», — часто говорил мой собственный дед. Про дедушку Игоря я в эту минуту поняла очень многое: он так до старости и остался восторженным мальчишкой, верящим в дружбу, любовь, доброту и прочие ценности, о которых его внучатый племянник, похоже, и слыхом не слыхивал. Большая часть этих книг у нас уже была, тем не менее я, практически не колеблясь, сказала: «Беру!» — и полезла в кошелек за деньгами.

Егоров исчез и тут же материализовался с несколькими пустыми мешками в руках.

— Сейчас свалим их сюда быстренько...

— Книги в мешки из под сахара? — ужаснулась я. — Я сейчас папе позвоню, он заедет и мы с ним вместе аккуратненько...

— Самовывозом, значит? — хохотнул Егоров. — Баба с воза — кобыле легче.

Я достала из сумки предварительно захваченную из дома бечевку и стала складывать книги стопками. Две стопки перевязала и собиралась заняться третьей, как вдруг Игорь сказал:

— Слышь, Терехина, тут вот какое дело... Кроме официального завещания, дедуля мне еще личное письмо оставил. Вот, прочти. — Он протянул мне свернутый лист.

— Зачем же я его буду читать, если оно, ты сам сказал, личное? — удивилась я.

— Прочти, оно как раз книг касается. — Я взяла из его рук лист, неуверенно развернула его. Егоров навис рядом, заглядывая через плечо. — Видишь, сначала идут стишата какие-то...

Действительно, перед текстом письма шел большой стихотворный эпиграф.

«Если, путь прорубая отцовским мечом, ты соленые слезы на ус намотал, если в жарком бою испытал, что почем, значит, нужные книги ты в детстве читал! Если мяса с ножа ты не ел ни куска, если, руки сложа, наблюдал свысока и в борьбу не вступил с подлецом, палачом — значит, в жизни ты был ни при чем, ни при чем!»

— Игорь, это не стишата! Это стихи Высоцкого. Текст песни из фильма о доблестном рыцаре Айвенго.

— Ты дальше читай! А эрудицией блистать в другом месте будешь...

Я послушалась и стала читать дальше.

«Игорь, если ты держишь в руках это письмо, значит, меня уже нет в живых. Самое ценное, что у меня есть, находится в книгах, которые я оставил тебе. Если прочтешь их все от корки до корки, обязательно отыщешь мое главное сокровище. Никогда раньше не искал клады? Вот и попробуй! Поверь, это весьма увлекательное занятие. Желаю удачи! Надеюсь, что эти книги ты впоследствии передашь своим детям, а потом — внукам. Будь счастлив! Твой дед Михаил».

— А что за сокровище? — полезло из меня извечное женское любопытство.

— О нем-то и речь... — Я сначала думал, что дед в книжки деньги спрятал. Или в каком-то томике тайник сделал: в страницах углубление вырезал и сложил туда, к примеру, цацки фамильные... Каждую книжонку по нескольку раз перетряхнул — нет там ничего! Потом еще раз письмо перечитал и понял: наверное, он другие сокровица имел в виду. Ну, типа, я прочту все эти опусы и стану умнее, добрее, образованнее... В общем, фигня...

— Ну а мне тогда зачем письмо деда дал прочитать?

— Да так, на всякий случай. А вдруг ты и вправду наткнешься на что-то стоящее? Ведь отдашь мне? Да, Терехина? В конце концов, это ведь я — его законный наследник, и ты обязана...

Я вспомнила строки из письма, где старый профессор просил, чтобы его книги достались впоследствии правнукам и праправнукам, и то, с какой легкостью Игорь продал библиотеку за двести американских «сребреников», и жестко ответила:

— Ничего я не обязана! Я плачу деньги и покупаю права на все ценности, находящиеся в этих книгах, — как духовные, так и материальные. А не устраивает — ищи другого покупателя.

Расчет оказался верным — Игорь махнул рукой: «Забирай, черт с тобой!» Ну правильно, доллары — синица в руках, а журавля, скорее всего, и нет...

Купленные у Егорова книги я отвезла на дачу, где собиралась провести весь отпуск. Август в тот год, как назло, выдался дождливым, и я большую часть суток валялась с книгой на веранде. И вот в одном из томиков Джека Лондона, в пробеле между двумя главами, увидела надпись, сделанную карандашом: «На пути к кладу. Это первая вешка. Вторую ищи у Катаева».

«Белеет парус одинокий» я проглотила одним махом. А на полях одной из последних страниц нашла такую запись: «Вешка №2. Следующая — в моем любимом Вальтере Скотте».

Я сразу схватилась за «Айвенго» — интуиция подсказала, что следующий «ключик» я найду именно там. Не ошиблась! Третья «вешка» направила меня к Александру Грину. Его книг в библиотеке старого профессора было много — шесть разрозненных томиков с романами, повестями, рассказами. Перечитывать любимых авторов можно бесчисленное множество раз, и я «нырнула в Грина», что называется, с головой, постоянно забывая о вешках, ведущих к таинственному кладу...

И вот буквально за день до отъезда домой прямо под заголовком повести «Блистающий мир» наткнулась на надпись, сделанную все тем же торопливым почерком: «Нашел-таки! Молодчина! Может, человеком станешь... Ж/д вокзал, камера хранения, ячейка №16, код...»

Вернувшись домой, первым делом по-ехала на железнодорожный вокзал. В указанной ячейке нашла папку, а в ней...

Я не верила, пока эксперты не подтвердили: да, действительно, это стихотворение Александра Грина, собственноручно им написанное, датированное ориентировочно 1916 годом! Если продать в частную коллекцию, можно получить за него кругленькую сумму.

На семейном совете мы решили передать рукопись в один из музеев писателя.